Новостной раздел сайта Аkimataktobe.kz

В сентябре российская частная лаборатория биотехнологических исследований 3D Bioprinting Solutions совместно с израильской компанией провели успешный эксперимент на Международной космической станции — с помощью биопринтера собрали клетки мышечной ткани коровы в небольшой кусок мяса.

Зачем нужна эта технология? Как возникла компания и сама идея «печатать» мясо в космосе? И позволяет ли такой инновационный бизнес зарабатывать? На эти и другие вопросы в интервью главному редактору Business FM Илье Копелевичу ответил соучредитель и управляющий партнер 3D Bioprinting Solutions Юсеф Хесуани.

Повод, который мы сейчас обсуждаем, безусловно, дал вашей компании мировое паблисити. Я говорю о печати на 3D-биопринтере клеток говядины в космосе. Об этом было написано и рассказано во всем мире. Для чего в принципе в первую очередь создается 3D-биопринтер? Для того чтобы не выращивать коров на фермах в будущем? Вы вообще пробовали это мясо? Юсеф Хесуани: Давайте начнем с определения, что такое биопринтеры, потому что до сих пор есть путаница между 3D-принтерами для медицинского назначения и биопринтерами. Биопринтер — это система, которая использует живые клетки в процессе печати. Если мы печатаем какие-нибудь титановые импланты или из каких-то других материалов, например из керамических, но при этом не используем живые клетки, это не называется биопринтингом. Биопринтинг — это использование живого клеточного материала, это важное замечание, потому что часто до сих пор есть терминологические сложности, что такое биопринтинг и что такое 3D-принтинг. Что касается вопроса, пробовали или не пробовали мясо. Не пробовали по одной простой причине: мы его на орбите зафиксировали в формалине, чтобы проводить здесь уже наземные испытания. А на Земле у вас же тоже есть биопринтер, вы не пробовали тут напечатать стейк? Юсеф Хесуани: Речь идет о совершенно разных технологиях. Когда мы говорим про технологии, которые мы используем на Земле, это технологии аддитивные, когда мы объекты создаем послойно. Это похоже на классические 3D-принтеры, но с использованием живых клеток. В космосе мы используем принципиально другую технологию, и в этом и состоит разница подходов. В космосе мы используем технологию, которая на сегодняшний день еще не устоялась терминологически, в некоторых научных статьях она называется формативной фабрикацией. Ее очень легко себе представить, если вспомнить, как мы лепим снежки. Мы же не создаем снежки послойно, как при аддитивных технологиях, мы формируем снежки одновременно с разных сторон. Только вместо рук мы используем магнитные ловушки, то есть управляем клетками с использованием магнитных волн, и такие конструкты левитируют. Почему мы делаем эксперименты в космосе? Потому что невесомость, нет гравитации. Юсеф Хесуани: Абсолютно. Аддитивная технология подразумевает использование тех или иных подложек. Когда мы говорим о формативном производстве, подложками являются физические поля, в нашем случае магнитные, могут быть акустические поля и так далее. В общем, здесь нет подложки, а если нет подложки, то такие напечатанные конструкты левитируют в пространстве. Если что-то левитирует, то оно борется с земной гравитацией, с силой притяжения на Земле. Соответственно, мы должны использовать или более мощные магнитные поля, или специальные вещества. А это принципиальная разница? На Земле можно сделать кусок мяса на вашем принтере? Юсеф Хесуани: Это как раз то, над чем мы начинаем работать в эти дни, — использование именно аддитивных технологий для печати таких мясных конструктов. СМИ говорили о том, что мы печатаем мясо. Это правильно, но мы всегда все-таки стараемся возвращаться к терминологии. Я и начал разговор с определения биопринтинга. Для мяса тоже требуется определение. Большинство стартапов в этой области, когда мы у них спрашиваем, чем они занимаются, говорят: «Мы будем в будущем выращивать мясо». Хорошо, а что вы подразумеваете под мясом? У мяса есть определение. Мясо — это не просто набор мышечных клеток, это все-таки структура ткани, которая содержит не только мышечные клетки, но и клетки соединительной ткани, клетки жировой ткани. И компания, которая разрабатывает исключительно мышечные клетки, далека от идеологии создания полноценного куска мяса. Более того, мы вполне себе допускаем, что появятся новые пищевые продукты, и об этом нужно думать уже сейчас. Еще 60 лет назад человечество ничего не знало о шоколадных баточниках, это были военные разработки для быстрого поднятия углеводов у солдат. И здесь, возможно, будут появляться такие же новые продукты. Что интересно, появилось и так называемое plant meat: это котлета, сделанная из гороха, которая даже не содержит мышечные клетки, но тем не менее это тоже почему-то называется растительным мясом. Поэтому мы не разработчики технологии получения большого количества мышечных клеток, мы как раз сотрудничаем с компаниями, которые разрабатывают эти технологии. В нашем космическом эксперименте мы использовали три типа разных клеток, но были клетки и говядины, которые нам любезно предоставила израильская компания Aleph Farms. Это также клетки рыбы, которые были предоставлены компанией Finless Foods из США, и российская разработка по получению предшественников мышечных клеток у кроликов из определенного места десны. Мы сравнивали эти три технологии, все три отлично работают. А там, на орбите, кто-нибудь попробовал или это все пока экспериментально будет исследоваться на Земле? Юсеф Хесуани: Нет, это экспериментально будет исследоваться на Земле. Вообще, многие космические агентства заинтересованы в том, чтобы разрабатывались технологии так называемой самовоспроизводящейся пищи, были еще эксперименты 60-х годов прошлого века по выращиванию разных видов растений, начиная с водорослей и заканчивая листьями салата, некоторые наши космонавты пробовали салат, выращенный в космосе, и такой интерес есть, если мы говорим о дальних полетах. Около 70-80% груза, который отправляется сейчас, — это грузы для обеспечения жизнедеятельности космонавтов, в основном пища. И если мы научимся выращивать или создавать еду в космосе, то это большое подспорье для дальних миссий. До этого момента эксперименты проводились исключительно с растительной пищей. Это был первый эксперимент, где были использованы животные клетки, попытка создать именно протеин животного происхождения с использованием самовоспроизводящейся еды. Я читал, что сам ваш биопринтер не с первого раза попал в космос: он попал в космическую аварию при первом запуске. Юсеф Хесуани: Это другой принтер. Да, 11 октября прошлого года произошла нештатная ситуация с «Союзом МС-10», наш принтер находился в бытовом отсеке, он упал в степях Казахстана. Мы были, с одной стороны, дико смущены этим фактом, с другой стороны, когда этот принтер приехал к нам в лабораторию, мы были крайне удивлены, потому что при достаточно серьезных внешних повреждениях принтер остался в рабочем состоянии. Сейчас он передан в Музей космонавтики, и совсем скоро в музее на ВДНХ будет открыта экспозиция, посвященная нашим экспериментам в космосе, и там будет и тот принтер, который был на «Союзе МС-10», и принтер, на котором тренировались космонавты. У него есть цена, стоимость? Юсеф Хесуани: Стоимость есть у всего. Но дело в том, что это не наша бизнес-модель — продавать магнитные принтеры для МКС, потому что не много желающих купить принтер для Международной космической станции, которая работает в условиях естественной микрогравитации. Надо сказать, что принтер разрабатывался под специальные условия: и с точки зрения своей эргономики, и с точки зрения прикрепления к разным панелям МКС, и с точки зрения использования дополнительной инфраструктуры именно российского сегмента МКС. Понятно, что речь для нас идет не о продаже принтера. Но вы же не государственная организация, а частная научная организация, которая сделала эту работу, изготовила. А все, что делает частная организация, неизбежно выражено в деньгах. Юсеф Хесуани: Безусловно. Для нас здесь бизнес-модель — это не продажа принтеров, а продажа услуг на этих принтерах. Это сегмент b2s, то есть business to science, и на сегодняшний день у нас есть несколько заявок от научно-исследовательских лабораторий, которые хотят провести разного рода эксперименты на МКС. И это, безусловно, b2b, начиная от фармацевтических компаний, которые выращивают кристаллы в космосе, проводят эти исследования уже достаточно давно. Наверное, впереди планеты всей японские исследователи, японские фармацевтические компании. И мы ведем диалоги даже не столько с этими компаниями, сколько с нашими коллегами из других космических агентств, например с JAXA, Японским агентством аэрокосмических исследований. Мы, по сути, сделали платформу технологий. Как вы знаете, в 2018 году мы печатали хрящевую ткань человека и ткань щитовидной железы мыши. И пересаживали уже ее? Юсеф Хесуани: Нет, мы так же фиксировали в формалине и дальше проводили гистологические, потом морфологические исследования, смотрели внутреннюю структуру, потому что внешне очень сложно определить, что мы получили, — надо посмотреть, что внутри. Например, есть ли внутри щитовидной железы фолликулы, потому что, если фолликулы погибли или их не наблюдается внутри щитовидной железы, понятно, что не будет никакой функции, это нефункциональный конструкт. Поэтому важно полученные конструкты порезать на маленькие кусочки и посмотреть, что там внутри. Это называется гистологическим и потом морфологическим исследованием. Но изначально основная идея вашей компании заключалась не в изготовлении еды, а в медицинском предназначении, в создании тканей и органов для человека. Юсеф Хесуани: Да, все верно, компания ориентирована на решения в области регенеративной медицины и в области фармацевтических исследований, потому что большое количество таких напечатанных трехмерных конструктов используется для задач фармацевтических компаний при разработке новых лекарственных препаратов, для определения их токсичности или, наоборот, их действия и так далее. Это была одна из наших первых задач. И в том числе причина, почему мы делали именно в космосе, как я уже сказал, — это использование новых методов производства. На сегодняшний день не существует идеальных биопринтеров, которые могли бы решать задачи под все типы тканей и органов. Некоторые биопринтеры или технологии хорошо подходят под печать так называемых плоских органов, такие как кожа и хрящ, некоторые — под печать трубчатых органов. Трубчатые — это сосуды? Юсеф Хесуани: Да. Представьте Пизанскую башню. Когда мы делаем какой-то трубчатый конструкт, у нас возникает такой эффект, когда мы создаем послойно, то есть трубку выращиваем… Верхняя часть начинает нагибаться под действием гравитации. Юсеф Хесуани: Абсолютно верно. Поэтому одна из задач была попробовать так называемые формативные технологии… В невесомости, где нет этого эффекта.

Юсеф Хесуани: Да, но мы понимали, что надо идти шаг за шагом, поэтому мы создавали сначала объекты более простых геометрических форм, сейчас мы собираемся уже эти геометрические формы усложнять, как раз переходить на трубчатый и табулярный конструкты. Мы не понимали вообще, как работают системы доставки: надо доставить клеточный материал, надо привезти его обратно, очень много неизвестных, а вы понимаете, что в космосе не поставишь эксперименты каждый день. Поэтому надо максимально снизить количество этих неизвестных и решать задачи шаг за шагом, чем мы сейчас и занимаемся. И на следующий год у нас в планах уже усложнение геометрических структур, полученных в условиях естественной микрогравитации.

«3D Bioprinting Solutions — это не классический стартап» То, чем вы занимаетесь, — это наука или инновационный бизнес? Юсеф Хесуани: Когда мы открывались в 2013 году, мы рассматривали себя как инновационный бизнес, но на сегодняшний день 3D Bioprinting Solutions, по сути, превратился в некий R&D-центр (Research and Development, научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы. — Business FM). Мы к этому в какой-то момент пошли абсолютно целенаправленно, потому что понимали, что надо проводить большое количество базисных научных исследований. Если посмотреть, наша лаборатория выпускает достаточно большое количество научных статей в зарубежных журналах, потому что мы действительно проводим большое количество научных исследований. Дальше эти научные исследования должны переходить в инновации. Мой декан когда-то говорил, что наука от инноваций отличается следующим: наука — это генерация знания путем вложения денег, а инновация — это генерация денег путем вложения знаний. Переход от науки в инновации достаточно непростой, и 3D Bioprinting Solutions на сегодняшний день — это R&D-центр, из которого уже рождаются определенные спин-оффы. Один из спин-оффов — это компания, которая будет организована именно под печать мяса, мясосодержащих продуктов. Я знаю, что пока что один килограмм напечатанной говядины стоит 10 тысяч долларов. Как быстро цена станет сопоставимой с фермерской говядиной? Юсеф Хесуани: Мы всегда сталкиваемся с вопросом: 10 тысяч долларов — это дешево или дорого? Если мы пойдем в магазин, то, конечно, мы увидим цену значительно дешевле. А если мы с вами полетим в космос, то отправка одного килограмма груза сегодня стоит порядка 50 тысяч долларов. Для космоса понятно, но ведь существует целое движение, которое настаивает, что самый большой грех современного человечества — это промышленное животноводство: и с точки зрения экологии, и с точки зрения истязания животных. Это же целая философия, которая набирает ход. И, мне кажется, следующая большая кампания после антитабачной начнется по борьбе с говядиной. Но пока принтер печатает килограмм мяса за 10 тысяч долларов, ничего из этого не выйдет. А вот если за 10 долларов… Юсеф Хесуани: Безусловно, это так. Но давайте мы посмотрим на некоторое время назад. Семь лет назад килограмм мяса стоил больше миллиона долларов, сегодня — 10 тысяч долларов. Компании, которые работают в этой области, обещают, что в течение ближайших трех-пяти лет 10 тысяч упадут на порядок, то есть это будет стоить уже тысячу долларов, это буквально трехлетний горизонт. И есть определенные технологические решения, которые позволяют верить этим прогнозам. Надо будет упасть еще на два порядка, но тем не менее делать прогноз «порядок каждые три года» — это, конечно, хорошо, это то, чем занимаются аналитики, они на сегодняшний день приблизительно такой шаг себе представляют. То есть три порядка — это в районе 10-15 лет, так берут аналитики и люди, которые работают в компаниях, производящих большое количество мышечных клеток, которые мы уже используем для производства трехмерных структур. Вы сейчас свое будущее больше видите в репродуктивной медицине или в изготовлении продуктов питания?

Юсеф Хесуани: Как я уже сказал, 3D Bioprinting Solutions — это R&D-центр, в котором мы работаем над разными направлениями, и здесь будут собираться и будут созданы разные спин-оффы с разными командами, и эти спин-оффы будут жить своей жизнью, будут жить больше по экономическим и стартап-законам, чем 3D Bioprinting Solutions. 3D Bioprinting Solutions — это не классический стартап. Он начинался как стартап, но вырос в R&D-центр по одной простой причине. Мы показали в 2015 году принципиальную возможность восстановления функции утраченного органа на уровне организма. Мы удалили у мышей нативную щитовидную железу, напечатали, что важно, из эмбриональных клеток, и подсадили животному, у которого уже щитовидной железы не было и уровень гормонов не определялся. Нам удалось восстановить функцию щитовидной железы, то есть был показан proof-of-principle технологии (проверка принципа. — Business FM).

«Наша компетенция — собирать группы разных ученых»

Вы первые в мире это сделали? Юсеф Хесуани: С эндокринным органом — да. До этого были напечатаны разного рода заплатки, например заплатка кожи, хрящевой ткани, заплатка сосудов. А вот так, чтобы удалить нативный орган, пересадить и восстановить функцию утраченного органа, — это было сделано впервые в 2015 году. Кстати, следующая работа тоже была на восстановление функций на уровне организма, тоже эндокринный орган: наши коллеги из Чикаго под руководством Рамиллы Шах напечатали тканеинженерный яичник, также пересадили мышам с удаленным яичником, и после ЭКО у таких мышей появилось потомство. Очень наглядный пример восстановления функции. Надо сказать, что proof-of-principle технологии показан, но биопринтинг — это не наука, это технология, как наносить клетки в трехмерное пространство. Но встает вопрос: какие клетки вы будете наносить? Это самый часто задаваемый вопрос. Если мы говорим про уход от реакции отторжения, это должны быть собственные клетки пациента, над этим работают целые институты. Одной из причин, по которой мы приняли решение идти в эту область в 2013 году, была Нобелевская премия господина Яманаки 2012 года, когда он научился получать из клеток кожи, по сути, эмбриональные клетки, активировав четыре гена. То есть, как ученые шутят, повернул время вспять и получил из взрослой клетки клетку эмбриональную. А дальше уже из этих эмбриональных клеток ученые в разных университетах в разных странах мира пытаются получить разные типы клеток, например те же клетки щитовидной железы. Но почему мы не напечатали до сих пор человеческую щитовидную железу? Нет адекватного клеточного материала. Например, бельгийские и американские ученые, с которыми мы сотрудничаем, получили клетки щитовидной железы как раз из клеток кожи: они клетку кожи превратили в эмбриональное состояние, дальше из этой эмбриональной клетки получили клетки щитовидной железы. Но, к большому сожалению, эти клетки нефункциональны, они не формируют фолликулы, соответственно, в них не формируется коллоид, не вырабатываются гормоны и нет функции. То есть эти клетки похожи, но не работают. Видимо, нарушены какие-то генетические механизмы. Это предстоит выяснить. Мы не можем над этим работать, потому что над этим работают большие университеты с совсем другими бюджетами, и одним направлением можно заниматься десяток лет. Мы это прекрасно понимаем, поэтому мы для себя выделили core-технологию (центральную, основную. — Business FM), именно технологию биопечати, и компетенции по выращиванию, по получению клеток лежат уже за границей нашей лаборатории. Наша компетенция — собирать группы разных ученых. Например, с той же щитовидной железой участвовали, помимо нашей лаборатории, несколько научных групп: две группы из Бельгии, одна группа из Греции, одна группа из США и две российских лаборатории. Это коллектив участников, которых мы собрали вокруг нашей технологии, и каждый из этих участников выполнял свою часть работы. Бельгийцы передавали нам протоколы по выделению клеток, обучали наших сотрудников получать клетки и так далее. В российских лабораториях мы проводили операции на животных, греки и американцы считали для нас математические модели. То есть все эти компетенции мы, если говорить бизнесовым языком, отдали на аутсорсинг, оставив у себя core-технологию. Я склонен верить, что наша сегодняшняя основная компетенция как раз не в том, как сделать принтеры, хотя и это мы умеем делать, печатать конструкты и отправлять в космос, а как раз собирать международные коллективы участников для решения достаточно сложных и амбициозных задач. А вам ни разу не предлагали переехать в Америку, Бельгию, где есть эти большие университеты, большие группы, или у вас у самого не было такого желания? Может быть, там все это делать будет удобнее? Юсеф Хесуани: Во-первых, постоянно предлагают. Надо сказать, что наши сотрудники достаточно большое количество времени проводят за границей, например обучаясь каким-то технологиям, осуществляя трансфер технологий или из европейских, или из американских лабораторий, так же как и американские и европейские коллеги ездят к нам. Например, у нас проходил стажировку человек из MIT, Массачусетского технологического института, который приезжал учиться работать на нашем принтере. Эти обмены — это все бесплатно, это научный коммунизм? Юсеф Хесуани: Я бы не сказал, что это научный коммунизм. Это обмен технологиями. И этот обмен технологиями очень важен там, где вы разрабатываете технологии, которые лежат на стыке разных наук. Надо быть или целым университетом, целым институтом, чтобы иметь все технологии in-house (в собственном распоряжении. — Business FM), или выстраивать такой научный нетворкинг, что достаточно сложно и много кто хочет этим заниматься. Я вам абсолютно серьезно могу привести несколько примеров, когда наши ученые приезжали «холодными» приездами к другим ученым, поджидали их у кабинета, уговаривали проводить какие-то эксперименты, потому что они, например, не отвечали на телефоны, на письма, и в конце концов уговаривали. Это скорее больше бизнесовый, стартаперский подход, который в науке не очень популярен. Этим, наверное, и отличается наша лаборатория: с одной стороны, это R&D-центр, а с другой стороны, там осваиваются некие бизнесовые подходы, в том числе и по управлению проектами. Мы используем те же Scrum-технологии для управления проектами, Agile-технологии, к которым ученые не очень привыкли, но в нашей лаборатории это абсолютно нормальные явления. Я хочу немного поговорить о вас. При всей колоссальной футуристичности всего, о чем вы рассказываете, хочется теперь немножко заглянуть в ваше прошлое, откуда это все происходит. Я знаю, что вы по образованию врач, по национальности — араб, сириец. У вашего отца — о нем тоже в газетах писали — в основном в Сирии бизнес, но он в Советском Союзе учился, здесь же и вы выросли. Вы сначала стали заниматься медицинским бизнесом. Сначала вы работали в скорой помощи. Юсеф Хесуани: Нет, я работал не в скорой помощи, у меня была стажировка в нейрохирургической реанимации. Это самое тяжелое отделение в любой больнице. Юсеф Хесуани: Есть хуже. Моя стажировка в онкологическом центре с точки зрения психологической нагрузки посоревнуется со стажировкой в нейрохирургической реанимации. В нейрохирургической реанимации основная сложность — это общение с пациентами, они находятся в достаточно тяжелом состоянии, очень слабо реагируют на окружающую среду, и немножко начинаешь обрастать коркой, защитным слоем ко всему происходящему, и это достаточно сложно, надо внутри себя уметь с этим бороться. Это колоссальный жизненный опыт. И надо сказать, что с точки зрения психологической, моральной устойчивости это много чего дает. Сколько вы зарабатывали, когда работали в нейрохирургической реанимации? Юсеф Хесуани: Ничего не зарабатывал, я приходил студентом, это был младший курс университета. После второго курса это для меня была самая большая награда, что меня туда пускают и дают чего-то поделать руками. И все молодые ребята, когда приходят в подобные отделения, не думают о деньгах, все думают о том, чтобы приобрести какие-то знания, опыт, компетенции и так далее. Стать врачом.

Юсеф Хесуани: Стать врачом, попробовать профессию изнутри. Многое сильно зависит не от того, куда ты попадаешь, а к кому ты попадаешь, кто тобой занимается, дают ли что-то делать или не дают. Все специалисты разные, у всех подход к молодежи разный: кто-то считает, что молодежь ничего не должна трогать руками, кто-то, наоборот, старается как можно больше давать. Но в этом плане моему потоку, ребятам, с которыми я пришел, очень повезло. Во-первых, это было в институте Склифосовского, был очень дружный коллектив, который нас принял (конечно, не без подколов и приколов, это отдельная история в медицинских учреждениях), и самое главное, многому учили, многое давали делать, и мы там набрались колоссального опыта. Надо сказать, что из ребят — нас было четыре человека — я единственный, кто рядом с профессией, а остальные ребята все-таки в профессии, они профессионалы очень высокого уровня. Я думаю, что мы прошли хорошую закалку. Поэтому всем студентам младших курсов я рекомендую не ждать до старших курсов с определением, а попробовать походить в тяжелые отделения, поработать там, посмотреть все это изнутри. Это очень закаляет характер.

«Переход от науки в инновации к зарабатыванию денег всегда самый болезненный» Судя по всему, у вас был семейный капитал, потому что потом вы оказались в медицинском бизнесе, причем тоже начинали стартапами. Стали открывать, как я читал, по франшизе отделения «Инвитро» в регионах России, например на Северном Кавказе, в непростых регионах. Этот переход свершился с денежным участием? Юсеф Хесуани: Безусловно. Франчайзинговая история в «Инвитро» началась в 2005 году, даже чуть раньше. В 2008 году я активно подключился к этой истории с моими друзьями, скинулись деньгами, у кого какие были, в основном, конечно, семейный капитал, и мы стали развивать эту франчайзинговую историю, начали мы ее с Москвы. У нас в 2008 году было два медицинских центра в Москве, они остаются и по сей день, франчайзинговые офисы «Инвитро», и каждый год в «Инвитро» с начала 2000-х, даже с 1990-х годов и по сегодняшний день, есть ежегодные слеты. И когда стала развиваться франчайзинговая система, были и продолжаются ежегодные слеты франчайзи. Франчайзи из разных регионов собираются, обсуждают какие-то насущные проблемы, какие-то решения, делятся опытом и так далее. И на одной из таких встреч я познакомился с моим будущим деловым партнером и в первую очередь другом, который открыл один офис в Нальчике, в Кабардино-Балкарии, и у него была следующая проблема. Он открылся в центре города, у него вроде было все ничего, но люди, которые приезжали из маленьких городков в Нальчик работать, сдавали анализы у конкурентов на вокзале (у некоторых лаборатории были в привокзальной области). И вот люди приезжали на работу, сдавали анализы и потом шли на работу, не доходя до его офиса, который находился в центре города. Мы обсудили с ним эту проблему, он поделился такой головной болью, и нам пришла идея, почему бы не попробовать создавать в этих маленьких городках медицинские центры. Понятно, что та бизнес-модель и условия франшизы, которые существовали для больших городов, не очень подходили для городков маленьких с населением до 100 тысяч человек. Поэтому мы с ним и с моими партнерами, с которыми у нас были московские офисы, написали проект по франшизе для маленьких городков, который представили руководству «Инвитро» с рабочим названием «Инвитро. Городок», эта франшиза существует до сих пор. Руководство «Инвитро» пошло нам навстречу и сказало: давайте мы поработаем по этой бизнес-модели, внесли кое-какие корректировки. Это был ваш первый медицинский бизнес. Он был достаточно успешен, как я понимаю. Но потом вы вышли из него, продали доли или все еще остаетесь в нем? Юсеф Хесуани: Мы продали. Этот бизнес и строился под продажу, во-первых, под доказательство гипотезы, будет ли работать эта франчайзинговая модель или нет. И эту модель мы начинали развивать в Северо-Кавказском федеральном округе, потом мы ее развивали в Краснодарском крае, и у нас стояли определенные KPI от материнской компании, сколько нужно поставить офисов по этой модели, за какие деньги они будут готовы выкупить и так далее. И с этого и пошла эта история с медицинским бизнесом. Это первый этап вашей бизнес-карьеры. А затем появился биопринтер как идея, которая потребовала вложения денег, видимо, ваших личных. Сейчас то, что начиналось как технологический стартап, превратилось в научно-исследовательскую работу, которая, видимо, осуществляется на гранты. Как это устроено сейчас? Юсеф Хесуани: На самом деле она осуществляется не на гранты. Да, мы имеем гранты, в том числе государственные: Российского научного фонда, Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), у нас есть грант «Сколково», полученный нами на разработку принтера, но в общем и целом это капля в море по сравнению с теми деньгами, которые инвестируются в лаборатории. Надо сказать, что я вышел не из всего медицинского бизнеса, у нас есть три медицинских центра в Москве и один из самых крупных в Кабардино-Балкарии, в Нальчике, тоже с тяжелой аппаратурой — МРТ, КТ. То есть это существующий бизнес, который никуда не делся. И в 3D Bioprinting Solutions есть группа инвесторов. В основном это те же люди, которые являются собственниками лаборатории «Инвитро», плюс я, плюс там есть еще партнеры, но костяк тот же. Началось это очень интересно. Когда я учился в университете, на четвертом курсе я пошел в лабораторию, которая занималась как раз клеточными технологиями и регенеративной медициной, в частности регенерацией костной ткани. Моя дипломная работа была посвящена как раз регенерации костной ткани с использованием разных материалов, разных клеток, в том числе стволовых клеток. Как раз после окончания университета меня затянула эта франчайзинговая бизнес-история, но Александр Юрьевич Островский (генеральный директор «Инвитро» и основной владелец), я его знаю очень давно, буквально с нашей первой встречи говорит: «Слушай, будущее за биотехнологиями, за клеточными технологиями, за технологиями регенеративной медицины». И эта история не родилась в один день, она сидела у него в голове достаточно давно и достаточно долго. То есть он такой духовный отец? Юсеф Хесуани: Да, наверное, духовный отец. Есть в группе компаний «Инвитро» отдел, который занимается поиском новых технологий вообще в life science, то есть это не просто для лабораторного бизнеса, а вообще что в мире происходит. И этот отдел принес как раз технологическую справку о развивающейся технологии трехмерной биопечати. Проект был со странным рабочим названием «Киборг», его принесли Александру Юрьевичу, и он очень загорелся этой идеей. Он спросил моего совета, я сказал, что это похоже на полное безумие, что это очень далеко, тяжело и так далее. И Александр Юрьевич решил поехать, сделать турне по миру, встретиться с передовыми учеными, работавшими тогда в этой области. И как раз одному из ученых, с кем он встречался, Владимиру Александровичу Миронову, который закончил Ивановскую медицинскую академию, работал в США, в Бразилии, он предложил вернуться в Москву и стать научным руководителем лаборатории. Для Миронова это тоже показалось необычной историей. Он работал всю жизнь в научно-исследовательских институтах, в российской лаборатории в Москве… В академической науке так или иначе.

Юсеф Хесуани: Да, из академической науки в частную лабораторию — раз. Во-вторых, в Россию, где не очень привыкли к долгим инвестициям, а любые биотехнологические стратапы, биотехнологические компании — это долгие инвестиции, возврат инвестиций рассматривается не менее десяти лет. И для Миронова это была очень странная история, но он согласился, приехал. Надо сказать, что он вообще человек мужественный. И 6 сентября 2013 года лаборатория открыла свои двери. Нас тогда в лаборатории работало три человека, я имею в виду тех, кто работал внутри лаборатории, без бэк-офиса. Сегодня в лаборатории работают порядка 20 человек, они занимаются разными направлениями, но в основном это R&D, из которого выходят спин-оффы. И сейчас запланирован на уже следующий год выход двух спин-оффов, один как раз связан с мясной историей, а другой — с регенеративной медициной и именно с замещением дефектов кожи, о которых мы будем рассказывать уже более подробно в конце этого и в начале следующего года, когда предоставим результаты первых экспериментов.

«Для нас биопринтинг — это не работа, это уже стиль жизни»

Вы в какой-то степени, в хорошем смысле, капиталист. У вас есть семейный капитал, видимо, полученный от отца, который крупный бизнесмен в Сирии, частично и в нашей стране. Пока что вы на этой деятельности только тратите деньги, или и зарабатываете тоже, или надеетесь только зарабатывать в будущем? Вы не разоритесь на этих исследованиях? Юсеф Хесуани: Я не буду называть фамилии инвесторов, которые к нам приходили, достаточно крупные, известные инвесторы, фонды, и они говорят: слушайте, нам просто интересно, чем вы тут занимаетесь в 3D Bioprinting Solutions? Мы им честно рассказали о том, что на сегодняшний день мы R&D-центр. Это люди с миллиардным капиталом. Они посмотрели и сказали: это безумно интересно, это очень круто, но здесь можно оставить все деньги, даже наши. Действительно, этот переход от науки в инновации к зарабатыванию денег всегда самый болезненный, мы это прекрасно понимаем. Мы до сих пор несем достаточно серьезные риски, несем их осознанно. И надо сказать, что на сегодняшний день система у всех учредителей приблизительно одинакова: есть некий основной бизнес, который зарабатывает деньги и позволяет эти деньги вкладывать. Для нас биопринтинг — это не работа, это уже стиль жизни. Мы в первую очередь — учредители, группа инвесторов, мы получаем огромное удовольствие от того, что мы делаем, этот кайф от того, что ты делаешь что-то первый в мире и видишь, что идешь к очень долгой, очень большой цели, но ты к ней идешь маленькими шагами. У нас в лаборатории есть такой плакат, который мы написали в день открытия. Мы его нарисовали 6 сентября 2013 года и заламинировали: план развития лаборатории до 2020 года. Это было тогда наше видение. И это очень похоже на реальность, которая есть. Мы договорились 6 сентября 2020 года нарисовать новый, до 2025-го. К 2020 году основная задача лаборатории — проведение испытаний на лабораторных животных уже в условиях операционной, то есть это печать тканевых конструктов уже на стадии доклинических испытаний. С того старта, с которого мы начинали в 2013 году, мы закладывали на это семь лет, идем даже с неким опережением: первые эксперименты уже начнутся в конце 2019 года. Единственное, что мы не закладывали тогда, что все-таки биопринтинг станет таким R&D-центром и будет жить по стандартам, по правилам больше научных организаций. Это поменялась наша ментальность. Печать говядины в космосе была в вашем плане тогда? Юсеф Хесуани: Конечно, нет. А это ведь стало сейчас самым ярким событием, после которого вы должны были почувствовать себя знаменитым. Юсеф Хесуани: Честно говоря, с точки зрения «почувствовать себя знаменитым», у меня нет такого ощущения. Ну, написали журналисты, это хорошо, здорово. Как я уже сказал, для нас основная ценность не это, а простраивание технологического нетворкинга, и такой технологический нетворкинг не сильно зависит от количества публикаций. Да, стало знать больше людей, но в тех областях, в которых мы работали, нас знают скорее по другим публикациям, например по научным публикациям или по патентам и так далее. Здесь история скорее немножко другая, хотя да, стало больше, например, интервью, это мы точно почувствовали. И это важно, и вам большое спасибо за приглашение, потому что люди должны знать, что делается и что и в России есть технологии, которые позволяют быть на передовой научных исследований, передовой инновационных исследований. У нас был забавный случай. О нашем эксперименте, как раз о печати говядины, рассказывали в метро на цифровых экранчиках. Стояли две женщины, которые абсолютно не понимали суть того, что было там написано, а они понимают, что Россия что-то сделала в космосе. И одна другой говорит: «Видишь, мы в космос вернулись». Вот такой новостной фон позволяет людям почувствовать причастность к чему-то передовому, это действительно очень важно, потому что, к сожалению, в последнее время новостной фон достаточно негативный, и появление неких позитивных вещей — это дико важно, потому что, когда ты живешь все время в негативе, возникает паралич воли, а это самое страшное, что может с нами произойти, потому что все в конце концов определяется нашей волей и стремлением сделать что-то хорошее.

Rambler

Комментарии запрещены.