Новостной раздел сайта Аkimataktobe.kz

Фото:
ИноСМИ

Последний номер журнала «Россия в глобальной политике» (№ 2 март/апрель 2018) целиком посвящен теме Украина и российско-украинскому конфликту. Напомним, что этот журнал, редактируемый председателем президиума Совета по внешней и оборонной политике России Федором Лукьяновым является, фактически, изданием т. н. Международного дискуссионного клуба «Валдай», претендующего на экспертное обслуживание российской внешней политики. В качестве одной из тем «украинского» номера выбрана проблема «Русского мира» и в связи с ней прямо сформулирован вопрос: «Русский мир»: что дальше?». В статье под прогностическим заголовком «Русский мир»-2030: каким он будет» по теме оформлен опрос ряда экспертов.

Сразу предупредим, что общее редакторское резюме Лукьянова по теме: «события 2010-х годов перевели понятие „Русский мир“ из сферы интеллектуальных изысканий в инструмент практической политики. Оно стало более действенным, но столкнулось с сопротивлением, в том числе военно-политическим». Очевидно, что под «действенностью» предполагается один практический результат — это возвращение Крыма, а под «сопротивлением» — ситуация на Донбассе конкретно, а на всей Украине в частности, а еще шире — в СНГ и ЕАЭС.

При формулировке понятия профессор петербургского Европейского университета и ведущий идеолог «Валдайского клуба» Алексей Миллер указал на то, что у понятия «Русский мир» очень много трактовок. Московский социолог, политолог и историк Александр Тарасов посчитал, что «никто до сих пор не смог внятно объяснить, что такое „Русский мир“. Каждый, кто пользуется этим выражением, понимает под ним что-то свое». Так ли это?

Директор Центра политической конъюнктуры Алексей Чеснаков, в свою очередь, счел, что концепция «Русского мира» возникла «в рамках предпринимаемых в нулевые годы попыток осмысления задачи выживания страны как особого историко-культурного пространства со своими традициями и правилами… Концепт „Русского мира“ дополнял и помогал раскрыть идею политического суверенитета России». Так ли это?

От себя отметим, что подобного рода утверждения Тарасова и Чеснакова явно ошибочны и имеют смысл разве что для запутывания довольно ясного вопроса. Современная концепция «Русского мира» возникла из нужд внешней политики РФ на постсоветском пространстве и сразу же использовалась для ее практического обслуживания. Каких-либо широких теоретических изысканий на этот счет не наблюдалось. Это идеологический концепт и составная часть общей идеологии особых российских интересов на постсоветском пространстве. Здесь следует обратить внимание на то, что федеральный закон «О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом» был принят еще в мае 1999 года.

Фонд «Русский мир» был создан указом президента в июне 2007 года. Т. е. разработка концепта «Русского мира» пришлась на период между 1999 и 2007 годами, т. е. по времени на первый и второй срок президентства Владимира Путина. Фонд «Русский мир» рассматривался в качестве практического инструмента поддержи российских зарубежных соотечественников. Первая Ассамблея Русского мира была проведена в ноябре 2007 года. На ней фонд неоднократно сравнивали с германским Институтом Гете, Британским советом или испанским институтом Сервантеса, т. е. инструментом «мягкой силы» в культурной политике.

В сентябре следующего 2008 года для обслуживания культурной политики за рубежом было создано специализированное федеральное ведомство — Россотрудничество — полное название говорит само за себя: Федеральное агентство по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом и по международному гуманитарному сотрудничеству. Приоритетным направлением деятельности Россотрудничества, разумеется, стали государства — участники СНГ.

Параллельно по линии т. н. международной общественной организации «Всемирный Русский Народный Собор» (ВРНС) все эти годы работала Русская православная церковь. Отметим, что в работе состоявшегося в декабре 2001 года VI ВРНС принял участие сам президент Путин. Это указывает на важность мероприятия. Не трудно определить, что после VI Собора ВРНС приобрел новую динамику. При ближайшем рассмотрении легко выясняется, что «общественная организация» ВРНС работает под патронатом Российского государства. Это еще одна линия как бы «общественной» дипломатии РФ. В июле 2005 года ВРНС был предоставлен специальный консультативный статус при ООН.

Исследование итоговых документов ВРНС на тему развития идеологии «Русского мира» достаточно интересное занятие. Уже в первых документах ВРНС «русская нация» понимается как надграничное явление. Первый Всемирный Русский Собор (1993) заявил «о своем неуклонном стремлении сохранить единство русской нации в духовных, социальных, культурных, политических, государственных и иных структурах». Как практический инструмент Собор предлагал государствам СНГ ввести институт двойного гражданства.

С февраля 2009 года ВРНС возглавил патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев). Концепция «Русского мира» в целостном виде была сформулирована патриархом в выступлении 3 ноября 2009 года на торжественном открытии III Ассамблеи Русского мира. Вот основные тезисы: Российская Федерация в ее современных границах — это один из центров «Русского мира». Ядром «Русского мира» сегодня являются Россия, Украина, Белоруссия. Одновременно «Россия, Украина, Беларусь — это и есть святая Русь». Все эти страны принадлежат к одному «уникальному цивилизационному пространству». Т. е. цивилизационное пространство России шире границ РФ. Народы РФ, Украины и Белоруссии составляют духовное единство. В основе «Русского мира» лежит православная вера. Опорой Русского мира являются: русская культура и язык, общая историческая память и общие взгляды на общественное развитие. Поэтому у стран «исторической Руси» есть более веские основания для развития интеграционных процессов — они принадлежат к одному уникальному цивилизационному пространству. «Независимые государства, существующие на пространстве исторической Руси и осознающие свою общую цивилизационную принадлежность, могли бы продолжать вместе созидать Русский мир и рассматривать его как свой общий наднациональный проект». Таким образом, очевидно и сказано было достаточно ясно: идеология «Русского мира» должна работать на российский интеграционный проект на постсоветском пространстве.

В развитие этих идей на XV Соборе ВРНС (май 2011 года) была принята секционная резолюция «Восточнославянская цивилизация. Наследие князя Владимира». В ней утверждалось наличие «единого исторического сознания» у «восточнославянских народов» и определялось, что «главная задача наших народов сегодня — это интегрирование государственных и общественных институтов славянских государств в единое культурное и историческое пространство». Пик соборной активности пришелся на осень 2013 года — ХVII ВРНС прошел под девизом «Россия как страна-цивилизация». Таким образом, основное политическое назначение идеологической концепции «Русского мира» было служить российскому интеграционному проекту на постсоветском пространстве — сначала проекту Таможенного союза (ТС, 2010 года), а потом и проекту Евразийского экономического союза (ЕАЭС, 2015 года). Потенциально — дальнейшей евразийской интеграции. Проект «Русского мира» не был «общественной инициативой», а изначально, примерно с 2005 года, был приспособлен под нужды практической политики президента Путина.

И здесь следует понять, что конфликт 2013 — 2014 годов был связан с тем, что главному политическому проекту президента Путина стало активно противодействовать евроатлантическое объединение США и Евросоюза с их военно-политическим союзом НАТО. Стратегическая цель США и их союзников — не допустить на постсоветском пространстве какие-либо формы интеграции вокруг РФ. Геополитическое столкновение и стало, с одной стороны, испытанием идеологии «Русского мира», а, с другой, определило объект борьбы на поле культуры и противоборствующих идеологий.

В рассматриваемом экспертном обзоре из «России в глобальной политике» президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов полагает, что «История с Крымом стала „моментом истины“. Со стороны все выглядит так, что Россия больше 20 лет молчала о законных правах и интересах русских, а потом махнула рукой и решила вопрос радикально. После этого в Белоруссии и Казахстане ничего не хотят слышать о „Русском мире“. Историк Александр Тарасов заметил: „Лучше всего эту формулировку [“Русского мира» после 2014 года] научилась использовать украинская националистическая пропаганда, у которой «Русский мир» — это тупой, злобный, агрессивный империалистический монстр, наследник Орды». Но здесь мы спросим: а почему собственно только «украинская пропаганда», а не широкие воззрения масс, если подобную точку зрения разделяет какая-то часть населения Украины, а в известных регионах — подавляющее большинство? Более того, подобным же образом на концепт «Русского мира», как выяснили события 2014 года и после них, смотрит примерно 10-14% «креативных» граждан России, условно говоря, постоянных клиентов «Радио Свобода», «Эха Москвы» и «Новой газеты».

Сейчас украинские националисты вполне искренне полагают, что в 2014 году они смогли остановить «наступление» «Русского мира» и локализовать его на «огрызках» Донбасса. В этом им видится позитивная для них динамика событий.

Известный глава украинского Института национальной памяти Владимир Вятрович видит в любых проявлениях русской культуры на Украине «щупальца Русского мира». Борьба с «Русским миром» перешла в плоскость практической культурной политики на пространстве СНГ — и не только на Украине. Последняя предлагает наиболее радикальные рецепты. В качестве практических мер по борьбе с «Русским миром» было прекращено авиасообщение, усложнены денежные переводы, регламентирован ввоз российских книг, осуществляется запрет на гастроли ряда артистов, фактически упразднен закон «Об основах языковой политики», вступили в силу ограничения русского языка на радио, телевидении и в образовании, прошло переименование исторической топонимики и разрушение памятников и т. д.

Против идеологии «Русского мира» открыто выступил президент Белоруссии Александр Лукашенко. А в Казахстане Нурсултан Назарбаев затеял реформу по турецким рецептам по переводу казахской письменности с кириллицы на латиницу.

На фоне творимого Чеснаков полагает: «В результате концепт [Русского мира] сохраняет актуальность лишь в определенном пропагандистском дискурсе как негативный конструкт для описания российской внешней политики на постсоветском пространстве». Правда, при этом Чеснаков признает, что «образ „Русского мира“ имел важное значение в процессе воссоединения России с Крымом». Это признаваемое Чеснаковым «важное значение» оборачивается «негативным конструктом» — здесь надо пояснить, чего не делает Чеснаков — в глазах врагов России и противников «Русского мира». Обосновавшаяся в странах СНГ этнократия, даже в таком квази состоянии, как в случае с Лукашенко, никак не хочет идти в «Русский мир».

Чеснаков считает, что наличествует «гипертрофированная мифологизация той практической роли, которую концепция „Русского мира“ сыграла в последних событиях на Юго-Востоке Украины». Тем не менее, укажем мы, что по данным ВЦИОМ, летом 2014 года подавляющее большинство респондентов в России (85%) оценивали донбасских ополченцев с различными оттенками позитивности, и лишь 8% относились к ним негативно. При этом абсолютное большинство опрошенных — 89% воспринимали донецких повстанцев и российских добровольцев, как защитников этнических русских, права которых на Украине нарушаются. Поэтому более взвешенную оценку последствий 2014 года в «Россия в глобальной политике» дает историк Алексей Миллер. Он полагает, что концепция «Русского мира» после 2014 года, с одной стороны, находится в глубоком кризисе, а с другой — набрала инерцию, укоренилась в общественном сознании. Кризис концепции «Русского мира», по Миллеру, связан с тем, что она стал осуществляться по ирредентистскому сценарию. Миллер утверждает: «Понятно, что после 2014 года те, кто не принимает концепции „Русского мира“ (и не принимал до 2014 года), утвердились во мнении, что „Русский мир“ — это концепция аншлюса».

Чеснаков признает: «После того, как сецессия Большого Юго-Востока Украины перестала присутствовать в актуальной повестке дня и особенно с момента заключения Минских соглашений, когда конфликт на неопределенное время локализовался в Донбассе, завышенные ожидания радикальных сторонников „Русского мира“ уступили место разочарованию». Здесь, на самом деле, Чеснаков довольно точно зафиксировал момент катастрофы идеологического конструкта «Русского мира» — это первые Минские соглашения. Людям, голосовавшим на референдумах за воссоединение с Россией, вставшим с оружием в руках за «Русский мир» и отдававшим за него жизни, было предложено возвращаться «в Украину» на автономных правах в качестве «украинцев». Были придуманы и обоснования, почему РФ выгодно это. На практике Минские договоренности означали, что идентичность восставшего Донбасса стали определять не сами носители идентичности, а где-то там наверху в Москве из соображений внешней конъюнктуры. Подобный подход в корне подрывал концепцию «Русского мира», поскольку идеологема, тесно связанная с религиозным концептом «Святой Руси», изначально ориентировалась на глубоко моральные основания.

В этой связи доцент философского факультета МГУ и председатель редакционного совета сайта «Русская идея» Борис Межуев указал на существенные внутренние изъяны концепции «Русского мира» и практики ее применения. «Россия» (правильней сказать: ее руководство), по его мнению, ведет себя с «Русским миром» конъюнктурно. В определенные моменты оно (руководство) использует его против выходящих из-под ее контроля государств, как бы шантажируя их угрозой территориального раскола. Однако, когда риск распада по тем или иным причинам оказывается слишком высок или шанс на присоединение [территории] «Русского мира» к России блокируется Евро-Атлантикой, это понятие мгновенно забывается, а его наиболее радикальные адепты в самой России удаляются с политического поля». В итоге, «Русский мир» — это капитал, от которого невозможно отказаться, но которым рискованно воспользоваться. В итоге оказывается, что для российской власти союз, условно говоря, с Назарбаевым важнее, чем самоопределение русских жителей Северного Казахстана.

Подобную точку зрения дополняет критика внутриполитических «кулис» «Русского мира» от президента Института национальной стратегии Михаила Ремизова. Он указывает на то, что существенным изъяном для концепта «Русского мира» является то, что «Власть» в лучшем случае игнорирует, а в худшем — дискриминирует русскую идентичность внутри и вне страны. А «общество» не видит других способов реализации и восстановления этой идентичности, кроме как исторически привычного «собирания земель». По мнению Ремизова, для начала русская идентичность внутри России должна быть растабуирована. Ее следует истолковать как преимущественно культурно-языковую идентичность.

Теперь о перспективах концепта «Русского мира». Связанные с «Валдайским клубом» эксперты предлагают вернуться к исходной концепции политики «Русского мира», т. е. к достижению некой средней линии между «игнорированием» и «прямым ирредентизмом». И таким способом постараться выстроить «жизнеспособное пространство русской культуры поверх государственных границ». Алексей Миллер считает, что ощущение принадлежности к «Русскому миру» «совершенно не обязательно должно манифестироваться в политике». Поэтому, полагает он, необходимо увести «Русский мир» из политической сферы. «Нужно попытаться вернуть — насколько это возможно — „Русский мир“ в сферу культурную, неагрессивную, конструктивную», — предлагает Миллер.

Подобную позицию «валдайцев» разделяет и содержательно подытоживает и сам Федор Лукьянов. Вот тезисно его обоснование: у России не получится стать национальным государством, но и возвращение к имперскому прошлому тоже невозможно. Между тем, Россия не укладывается в чужие наднациональные схемы. Поэтому России нужно новое понимание ее имперского проекта в качестве предпосылки ее развития уже в новых условиях. Т. е. России необходима существенная перестройка русской идентичности. В этой связи концепция «Русского мира», пережившая потрясение в связи с событиями на Украине, может стать составной частью такого проекта, «если очистить ее от ирредентизма и реваншизма».

На практике же это означает возвращение к привычной бюрократической и имитационной практике Россотрудничества с профессиональными «соотечественниками» и под аккомпанемент плановых мероприятий «Всемирного Русского Народного Собора». Это легко выясняется, если рассмотреть предложения следующего в «валдайском русле» Алексея Чеснакова. Он утверждает, что «возвращение вопроса о „Русском мире“, в том числе в геополитическом контексте, кажется неизбежным. Однако акцент будет делаться на языке и культуре как реальных и эффективных инструментах „мягкой силы“. Поддержка и укрепление „Русского мира“ как мира русского языка, русской культуры, мира политики на русском языке, безусловно, будет оставаться одним из приоритетов российской внешней политики в долгосрочной перспективе. Это и есть естественная среда российского влияния, в которую включаются не только, собственно, русскоязычные граждане постсоветских и других государств, но и все люди, которые интересуются Россией или учат русский язык».

Чеснаков называет подобное состояние дел «естественным», т. е. «природным», а соотечественников в подобного рода «Русском мире» уравнивает со всеми «интересующимися» и «любопытствующими». Это означает, к примеру, уравнивание с американскими студентами, которые учат в своих университетах русский язык с тем, чтобы в какой-то своей части обустроиться на работу в ЦРУ, как раз по профилю противодействия «Русскому миру». Кстати, по сообщениям СМИ, политика конфронтации привела к очевидному росту спроса в этом сегменте, как в США, так и Великобритании. Здесь следует понимать, что в состоянии конфронтации и холодной войны России не следует заниматься за свой счет подобного рода поддержкой интересующихся «Русским миром».

Чеснаков пишет: «Россия не сможет стать одним из технологических, идейных лидеров будущего мира, если русскоязычное пространство будет постепенно, но неуклонно сужаться». А по факту оно сужается, в том числе, и из-за деградации России в ее периферийном состоянии, из-за продолжающейся эмиграции и из-за политики идентичностей и ассимиляции, проводимых в постсоветских этнократиях. Тем не менее, Чеснаков предлагает принять эту тенденцию, при этом одновременно выражая благие надежды и пожелания в отношение «Русского мира».

Поэтому дальше у Чеснакова идет очевидная несообразность относительно видимых им перспектив «Русского мира». Он пишет: «Вместе с тем, России придется более жестко защищать границы этого реального „Русского мира“, который создавался и расширялся сначала Российской империей, а затем Советским Союзом». Ну, и как это же «жестко»?— спросим мы. Оказывается, по Чеснакову: «Российской дипломатии придется быть активной, последовательной и жесткой в отстаивании интересов и прав людей, которые хотят говорить на русском языке». Т. е. дипломатические ноты рассылать и заявления делать — продолжать заниматься тем, чем она и занималась после 1993 года «под Ваську, который кушает и ест». Между тем, на Западе прекрасно понимают идеологию «Русского мира», поэтому любая культурная политика постсоветских этнократий, направленная против «Русского мира» встретит понимание и будет поддержана ими. А в остальном — уж, извините — суверенитет и международное право, о которых столь печется Чеснаков, рассуждая об «агрессивном» изводе «Русского мира».

В рамках предлагаемой Чеснаковым стратегии «Русского мира» идет хорошо известное и не раз уже сформулированное: «Во-первых, отстаивать право людей говорить на русском языке. Во-вторых, обеспечить право получать образование на русском языке, по крайней мере, сохранить и усилить русские школы. Нужно больше русских школ на постсоветском пространстве. В-третьих, необходимо бороться за право русскоязычных граждан вести диалог и документооборот на русском языке с представителями муниципальных властей в своих странах на пространстве бывшего СССР. Если русский язык не может быть вторым государственным языком, то он должен быть одним из признанных региональных или местных языков в тех местах, где проживает значительная доля граждан, говорящих на русском языке». Между тем, и школ становится все меньше, и с признанием языковых прав особенно не спешат. Разумеется, есть идеальная модель Евросоюза на этот счет, но она к русским на постсоветском пространстве и в проблемных точках ЕС не применяется. И подобное «ущемление прав» никого особо в Брюсселе и Берлине не волнует, если речь идет о сужении традиционной культурной сферы России. Ведь, с их точки зрения, все можно объяснить «деколонизацией» с необходимо связанными с ней и понятными перегибами.

Позиция «валдайцев» выражает среднюю позицию между, условно говоря, оптимистическим и пессимистическим направлением в оценках перспектив концепта «Русского мира». Вот, например, как представлено оптимистическое видение состояния «Русского мира» в 2030 году у научного сотрудника Института философии НАН Белоруссии Алексея Дзерманта: «Русский мир» в 2030 году лучше всего представить «конфедерацией суверенных государств». Из практических предложений в отношение концепции «Русского мира» Дзермант предлагает делать акцент на социальный, а не этнонациональный его характер. Самую большую проблему на пути к этому «позитивному» сценарию Дзермант видит на Украине. По отношению к ней Дзермант предлагает «комплексный подход» — «специализированное информационное вещание с учетом реально существующей украинской национальной идентичности». При этом Дзермант предупреждает, что, если процесс «нацификации Украины» приобретет необратимый характер, то у России не получится уклониться от вооруженного конфликта с ней. «Украинский национализм крайне токсичен, имеет откровенные экспансионистские планы в отношении России и Беларуси».

Поэтому в свете подобных перспектив примечательны мнения по «Русскому миру» экспертов, связанных с Донецком. Историк, журналист и политический аналитик Роман Манекин (Москва-Донецк) полагает: «Русский мир», или, если говорить шире, русское цивилизационное пространство нуждается в восстановлении утраченной целостности». Но каким образом? Оказывается, «в выработке эффективных идеологических средств противостояния националистической заразе и точечной, буквально ювелирной работе с общественным мнением и правительственными кругами Украины». Т. е. рецепт буквально совпадает с предшествующим от Дзерманта. Но далее практический рецепт у Манекина очевидно зеркален известному проекту, продвигаемому «доброхотами» Украины — новый план Маршалла для нее. Назначение создания из Украины новой западной витрины — это подрыв России. Аналогичным образом рассуждает и Манекин, но только на счет создания витрины из Донбасса для подрыва националистической Украины. «Роль Донбасса в этой истории — роль образца, к которому надо стремиться Украине. Так по крайней мере должно быть! Пока, к сожалению, ситуация обратная. Ее, эту ситуацию, нужно исправлять».

Таким образом, налицо известная историческая ирония — общность исторических судеб «народов» «Русского мира» можно увидеть и так: она с 2014 года реализуется в рамках междоусобного военно-политического конфликта, направляемого внешними по отношению к нему силами. Восторг от такого поворота событий достаточно отчетливо прослеживается в мнениях подавляющего большинства западных экспертов-политологов. И чем это не «Русский мир»? «Общая историческая судьба» в форме конфликта проглядывается и в зеркальных целях взаимного переустройства: Россия добивается «федерализации» Украины. Федерализация и станет поражением националистической Украины. А на Украине политическая верхушка и всякого рода политологи мечтают о «конфедерализации» России после ее поражения в конфликте с Украиной.

А теперь о пессимистичном прогнозе в отношение перспектив «Русского мира» из экспертной подборки в журнале «Россия в глобальной политике». Так, например, научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований Анна Гусарова полагает, что «концепция „Русского мира“ обречена, а негативное ее восприятие продолжит доминировать в среднесрочной перспективе». Очевидно, судя по адресации Гусаровой — «доминировать» в странах СНГ. Подобный пессимизм у Гусаровой можно понять. И, тем не менее, наиболее пессимистично на перспективы «Русского мира» смотрит московский историк и политолог Александр Тарасов. Он указывает на то, что «наша власть не обладает стратегическим мышлением, она ведет себя ситуативно». Российский правящий класс озабочен исключительно собственным обогащением. При подобном обстоятельстве и при меньшем потенциале России была навязана новая холодная война, с использованием Украины в качестве тарана. «Представление, что в 2030 году будет существовать какой-то „Русский мир“ — необоснованный оптимистический взгляд на вещи», — объясняет Тарасов.

Теперь вопрос о необходимых ресурсах. Борис Межуев считает, что у России должно оставаться достаточно материальных и духовных ресурсов поддерживать и укреплять в «Русском мире» «прорусскую идентичность». Но Алексей Чеснаков признает, что «ресурсов для ее реализации [культурной политики „Русского мира“] явно не достает, и это очевидно не только элитам, но и простым людям».

Подведем итог. Кризис 2014 года и последовавшие события продемонстрировали, что без военно-политической гегемонии у России нет возможности для продвижения своей интеграционной модели на постсоветском пространстве. А российский потенциал «мягкой силы», заключенный в образе РФ, явно недостаточен, чтобы последовательно наращивать гегемонию иным инструментарием. У РФ нет потенциала «мягкой силы» для распространения идеологии «Русского мира» на постсоветском пространстве. Концепция «Русского мира» предполагает существование ядра интеграции из трех «братских народов». Однако национальные проекты этих самых «братских народов», чьи «неисторические» идентичности созданы в новейшее время советской культурной политикой, предполагают отталкивание от России как раз из-за прежней сначала исторической общности, а потом близости. Логика создания «восточнославянских» наций предполагает отдаление, а не предлагаемое идеологией «Русского мира» сближение. Интеграция требует подавления этих идентичностей, но здесь эксперты по Русскому миру, как это продемонстрировал рассмотренный нами обзор, впадают в полный ступор. В подобном состоянии «идеологов» Пруссия не смогла бы объединить Германию, а Пьемонт — Италию.

Здесь следует признать, что у Российской Федерации в ее нынешнем состоянии нет средств воздействия на государственную культурную политику идентичностей в Белоруссии, Казахстане и на Украине. Кроме того, как выясняется, и русские диаспоры за рубежом не являются в должной мере адресатом государственной поддержки в рамках провозглашенного «Русского мира», со стороны Москвы из-за практикуемого бюрократического подхода — а ведь иначе не умеют. Зарубежные русские до сих пор не получили должных преимуществ в приобретении российского гражданства. Не имеют они и преференций в сфере трудовой и образовательной миграции.

Поэтому финал экспертного обзора по «Русскому миру» на страницах последнего номера журнала «Россия в глобальной политике» вполне традиционен для рекомендаций от всякого рода экспертов и политологов в последнее время. Президент «Балтийского форума» и председатель фракции «Согласие» Сейма Латвии Янис Урбанович порекомендовал РФ заняться экономикой, богатеть, развиваться, «становиться примером для подражания», чтобы потом демонстрировать миру «Русский мир».

Rambler

Комментарии запрещены.