Сергей Летов: Возможно, я тюрк
Этой осенью исполнилось тридцать лет с момента основания джазового ансамбля «ТриО», вдохновителем и основателем которого является Сергей Летов – известный саксофонист и мультиинструменталист, звезда фри-джаза мирового масштаба. И уроженец Казахстана.
Сергей Федорович встретился с корреспондентом ИА «Новости – Казахстан», чтобы поговорить о детстве в Казахской ССР, Семипалатинском ядерном полигоне и, разумеется, о судьбе музыки и музыкантов в современном мире.
– Бывали ли вы на гастролях в Казахстане?
– Ни разу. Хотя я родился там и прожил первые три года своей жизни. Я родился в Семипалатинске. Моя мать, мои бабушка и дедушка говорили по-казахски. Они были русскими, но в то время, даже в начале ХХ века, было принято знать язык.
– Может, жизнь заставляла?
– Я не думаю, что это было принудительно. Мой дедушка по матери Георгий Михайлович Мартемьянов родился в станице Щучинской под Семипалатинском. Он получал доплату за владение тюркским (так тогда назывался казахский язык). Я сейчас занимаюсь некоторыми изысканиями истории своей семьи и с удивлением обнаруживаю, что собрания казахских националистов иногда происходили в доме купца Александра Ерыкалова, моего прадеда.
– Но он же был русским?
– Могу предположить, что родственные связи между казахами и русскими были. В Российской империи для того, чтобы стать русским, нужно было креститься, принять православие. Ты становился оседлым, селился в городе и переходил в то или иное сословие.
Если говорить об истории моей семьи, то она довольно-таки запутана. Мне кажется, что бабушка и ее родственники в определенной степени историю, связанную с революцией, с 1917-1919 годами, фальсифицировали.
– Почему?
– Из соображений безопасности. Мой дедушка служил в царской армии в Первую мировую войну, был казаком. В Гражданскую войну был призван Колчаком, но дезертировал. И 1937 года он не пережил. Был арестован и расстрелян. Хотя никогда и не состоял ни в каких антисоветских движениях, работал инженером-лесоводом. А бабушка происходила из купечества, и, видимо, это скрывала. Писала в анкетах, что она из служащих.
После революции, в Гражданскую, по рассказам бабушки, чтобы сберечь от бесчинств белых и красных – ее отправили к казахским кочевникам. Нарядили как казашку, намазали салом и сажей лицо, и она шесть месяцев кочевала, пока в Семипалатинске был период революционной неразберихи. Возможно, поэтому моя бабушка и знала казахский язык.
– Знание языка пригодилось в жизни?
– Впоследствии, когда работала в 50-е годы в геологической партии, бабушка с казахами очень легко общалась, покупала у них кумыс. На семейные праздники (в том числе мой день рождения) готовила плов.
Но как-то Альберт Кувезин, руководитель известной тувинской рок-группы «Ят-ха», открыл мне неожиданный секрет: «Сергей, а ведь ты – тюрк! У тебя и форма век говорит о том, что у тебя есть тюркские предки». И попросил меня назвать фамилию дедушек. Когда я назвал фамилию «Ерыкалов», Альберт пояснил, что «ер» по-тюркски – это «он», а «кал» – это глагол «оставаться». Дословно фамилия прадедушки означает – «он остался дома». То есть крестился и стал русским.
У меня в Казахстане очень много родственников. В Семипалатинске живет двоюродный брат. Под Алматы – единственная родная тетя, сестра моей матери. Из Семипалатинска часть родственников переехала в Шымкент, Караганду. Потом в Ташкент, Фергану, Новосибирск, Белгород, Аргентину, Канаду, Грецию. Сейчас я пытаюсь восстановить большое родословное дерево той семьи Ерыкаловых, которая жила в Семипалатинске.
– А что вы помните из своего детства в Казахстане?
Если учесть, что я уехал в три года, то многого я помнить не могу. Что у меня осталось в памяти, так это отдельные кадры. Я помню дом, в котором я родился. После того, как моего деда посадили, то всю семью, как членов семьи врага народа, выселили в деревянную избушку на берегу Иртыша. Там был серый некрашеный забор, такие же ворота, завалинка. Помню, как отец катал на лодке, а я испугался и чуть не выпрыгнул в воду.
– А соседство с ядерным полигоном как-то отразилось на вашей жизни?
– Да, мне очень много рассказывала о ядерных испытаниях бабушка. Образование у нее было дореволюционное. О радиации она совсем ничего не знала. И очень печалилась, что военные заставляли помидоры собирать сразу после проведения испытаний. До первых дождей. Не давали созреть. И в моей семье держали зеленые помидоры под кроватями. Стелили газеты, и на них лежал урожай.
Мама рассказывала мне о том, что у всех брали кровь на анализы. Отец вспоминал, что ударной волной выбивало стекла. Когда проходила ударная волна, то из печки выбрасывало угли, а потом горячий воздух втягивал их обратно. Часто оказывалась поврежденной крыша. Дом-то был деревянный, старый. И крышу приходилось чинить.
– А были последствия для здоровья?
— Моя бабушка умерла от рака, мать умерла от рака. Тетя была прооперирована, жива до сих пор, и ей уже 90 лет.
– А у вас?
– Детство было очень болезненное. У меня не было никакого иммунитета. Я, начиная с четырех лет, непрерывно болел. Непрерывно! В Омске перенес все болезни. У меня диагностировали хроническую пневмонию. Я научился читать в больнице. У меня все было, видимо, поражено радиацией. Но о том, что я жил в Семипалатинске, рядом с источником радиации, в истории болезни не писали. Это было секретно.
Но как-то постепенно мне удалось справиться. Это произошло в возрасте 14-15 лет. Лишь после Чернобыля, когда стали публиковать информацию о радиации, люди стали понимать, что это такое. А до этого говорить об этом не разрешали – ни говорить, ни писать.
Но, кстати, радиация не всем вредит. Моему отцу, например, сейчас 89 лет, а он тоже подвергался облучению. Значит, на кого-то это действует, а кто-то может выжить.
– А ваш младший брат Игорь тоже болел?
– Он родился чрезвычайно хворым человеком, и тоже проболел практически все свое детство. Даже еще тяжелее, чем я. Я думаю, что его болезни тоже – последствия семипалатинской радиации, которую получила в 50-е годы наша мать.
Я подвергся облучению внутриутробно. Дело в том, что договор о запрещении ядерных испытаний в атмосфере был подписан в сентябре или в августе 1956 года. А я родился 24 сентября 1956. То есть, пока меня мать вынашивала, происходили взрывы в атмосфере. Родители смотрели на грибовидное облако, помнили его.
– А какие-то светлые воспоминания о Семипалатинске в семье остались?
– В 50-е годы Семипалатинск в определенной степени входил в сферу китайского влияния. У меня сохранились китайские книжки. Детские, отпечатанные в Синцзяне, в Китае. Все на русском языке. Огромное количество китайских сказок. Но потом Хрущев и Мао поссорились. И бабушка рассказывала, что смешанные семьи разделяли. И китайцев, уйгуров, дунган выселяли в Китай.
Были и какие-то игрушки. И даже ящик для игрушек, которым пользовался и я, и впоследствии мой брат – это был китайский ящик из-под яблок. На нем было написано «Боятся сыросМи». Вместо буквы «т» китайцы поставили букву «м». Мы посмеивались над этим.
– У вас есть планы поехать с гастролями в Казахстан?
– Однажды ко мне на концерте подошла девушка из Семипалатинска и сказала: «Сергей Федорович! Мы ждем вас на родине. Когда вы к нам приедете с концертом?»
Да, я надеюсь когда-нибудь побывать в Казахстане с концертами. Я разговаривал об этом с Ерменом Анти (лидер группы «Адаптация» из Актобе. – ред.) о том, что надо бы к нему как-нибудь съездить. Я думаю, мы будем что-то новое делать в ближайшее время с Ерменом. Есть такие планы.
– Вы сами придерживаетесь государственнических политических взглядов. Но это противоречит тому мировоззрению, которое исповедует значительная часть людей искусства.
– Да, существует такая проблема. Очень значительная для меня. Многие мои старые друзья в последние годы оказались в плену инерции. Допустим, разговариваешь с одним музыкантом о марксизме, коммунизме, левом движении. А он напоминает, что его в молодости коммунисты заставляли подстригаться. И он до сих пор не может им простить этих визитов в парикмахерскую.
Есть ряд других людей, которые очень сильно зависят от поддержки из-за рубежа. Вот представьте себе: человек живет большей частью за счет заграничных фестивалей. Внутри своей страны он не зарабатывает, но его выступления за рубежом оплачиваются. Не слишком щедро, но прилично. Если этот человек начнет высказываться против своих спонсоров, он совершенно точно потеряет их поддержку.
Вот я как-то выступал в одном проекте в конце 90-х годов и высказался по поводу бомбардировок Югославии странами НАТО. Неосторожно. На этом мое участие в международном проекте прекратилось – сразу же. Может быть, это совпадение. Но мне так не кажется.
– То есть происходит своего рода шантаж людей искусства?
— На самом деле, все эти кураторы, фестивали – это определенный аппарат идеологического принуждения. И если ты, так или иначе, не играешь по правилам, не выполняешь волю заказчика, то оказываешься исключен, как они говорят, из мирового художественного процесса. Не больше, не меньше! То есть ты больше нигде не появишься, не будешь выступать. У тебя перестанут издавать диски. Все!
– Заговор какой-то!
— Это не заговор. Просто так устроено. А что касается прогосударственной стороны – то для них люди, которые занимаются не очень популярным искусством, экспериментальной музыкой или фри-джазом, вообще не представляют интереса, так как они обращаются, с их точки зрения, к совершенно незначительной аудитории. Поэтому они вообще ими не видимы. Провластным структурам не до этих людей.
Но у меня есть вполне определенная четкая позиция. Я считаю, что главное для артиста (и вообще каждого человека) – это заниматься своим делом. Если ты актер, то ты должен заниматься своим делом, а не кричать: «Простите меня, сирийцы! Украинцы, простите меня!» Ты становишься просто мемом, посмешищем после этого. Сделай лучше что-нибудь хорошее в своей области.
Если тебя попутно о чем-то спросят, в чем ты не профессионал и ничего не понимаешь, то надо так и говорить: «Я здесь не профессионал, я ничего не понимаю. Но мне кажется так. Я могу заблуждаться. Но мне симпатично то-то».
Но вдруг какие-то исписавшиеся люди становятся какими-то якобы властителями дум. Современный художник – не властитель дум, а человек из сферы обслуживания. Он занимает такое же социальное положение, как и официант. Современный художник создает для богатых арт-объекты, картины, которые будут висеть в банках или выставляться на биеннале. И музыкант тоже – из этой самой сферы обслуживания.
– То есть мнение богемы ничего не значит?
– Какое мнение у слуги в том или ином вопросе? За что ему деньги платят, такое у него и мнение. Зачем от него требовать своей собственной яркой жизненной позиции?
Я однажды присутствовал на корпоративе. Меня пригласила одна известная певица, сыграть с нею на дне рождения банкира. И там я увидел, как наши замечательные актрисы, которые сейчас просят у всего мира «простить их ради Бога», распинались перед этим банкиром: «Сергей Николаевич! Вы великий человек! Мы рады, что дышим с вами одним воздухом! И нам так повезло, что мы родились с вами в одно время!»
Там присутствовали наши выдающиеся актеры, режиссеры, музыканты, певцы. И все они пели славу Сергею Николаевичу. Был даже настоятель буддистского монастыря из Индии, который звонил в колокол и пел мантры в адрес банкира на санскрите… Это мир, который ждет своего нового Гоголя. Вот комические персонажи этого мира.
У меня в Европе в прошлом году было всего два выступления. И эти выступления уже не были непосредственно связаны с моей музыкой. Как саксофонисту мне туда попасть уже нельзя. Там другие, на тех фестивалях.. Да это и не важно. Сейчас же для современного искусства не так уж важно что-то уметь…
– Расстраиваетесь?
– Не особо. У меня есть свои занятия. Я больше доволен своими поездками в российскую провинцию. И вот еще в Казахстан, наверное, скоро поеду.
Читайте также:
